Глеб Бобров - Я дрался в Новороссии![сборник]
В спальне они снова все вместе спели гимн Украины и долго скакали на кроватях, даже когда сепар отрубил свет.
- Хто не скаче - той москаль!
- Укра╖на -- в стрибку ╓дина!
Ночью Пашка почему-то проснулся, полежал, покрутился, слушая темноту, в которой похрапывали и вздыхали экскурсанты, приподнялся на локте.
Дурацкое световое пятно дрожало на стене, вобрав в себя несколько фотографий. Убитые мальчишки и девчонки, казалось, с затаенной обидой взирали на спящих. И на Пашку в том числе. Будто он был виноват в том, что живой.
Или в том, что они мертвые.
- Я вам н╕чого поганого не робив, - тихо произнес Пашка и скрестил пальцы.
Утром на него навалился Семка, будто сепар какой.
- Вставай, Украина!
- Отстань! - задушено крикнул Пашка из-под Семки.
- Сегодня квитки отоварят, - Семка надавил на Пашку, заставляя качаться кровать. - А ты, дурень, спишь!
Они умылись в туалетах на первом этаже, позавтракали салатом из свежих помидоров и огурцов. Еще были хлеб с маслом и яйца в скорлупе, которыми тут же устроили битву: нацгвардия против сепаров. У кого яйцо побилось, тот и сепар.
Укра╖на понад усе!
Затем появился вчерашний сопровождающий, хмурый, будто похмельный, построил их в две колонны и повел в город.
Только пошли они не по проспектам и не в центр, а на одну из окраин, сначала по тротуарам, бетонным плитам, затем углубились во дворы. Пока попадались люди, было даже весело. Грохнешь всей толпой, поравнявшись: "Слава Укра╖н╕!" - сразу или вздрагивают, или крестятся. Или матом кроют. Смешно.
Сепары, одним словом! Ватники!
Правда, когда обезлюдело, и потянулся чахлый скверик, веселье из Пашки улетучилось, как из шарика воздух. И девчонки заоглядывались.
Сепар, будто почувствовав, подгонял:
- Вперед, вперед, маленькие украинцы. Экскурсия начинается!
Микрорайон за сквериком встретил их давней воронкой, залитой талой водой. Обойти ее пришлось по мосткам. На обочине ржавел медицинский "уазик", весь в разнокалиберных дырках. Внутри болтались провода и обивка.
Было тихо. Так тихо, что Пашка нарочно пнул камешек, и он заскакал, выстреливая звуками в пространство.
- Микрорайон накрыли "градами" после выборов, - произнес сепар, - то ли в отместку, то ли по плану. Или просто выпустили два залпа наудачу. Ваши власти отпирались потом, мол, подразделение им не подчинялось. Только... Мы все оставили как есть. Для экскурсий. Для памяти. Чтобы и вы помнили.
Голос его искажался, отражаясь от стены близкого дома, приобретал странное, металлическое дрожание. Под ногами захрустело стекло.
Девятиэтажка повернулась к экскурсантам фасадом, и две или три девчонки охнули. Казалось, от здания кто-то отъел часть крыши с верхним этажом и - насквозь - кусок в две квартиры сбоку. Отъел не аккуратно, просыпав вниз кирпичи, штукатурку, вещи, доски, жестяные листы. Гарь пожара вылизала целый этаж.
- Здесь были убиты двенадцать человек, - глухо сказал сепар. - Одной девочке было как вам, десять лет. Ей оторвало руку. Пока ее нашли, она истекла кровью.
- А как ее звали? - спросил кто-то.
- Оля.
- Так ей и надо, - шепнул Семка. - Родители ее наверняка были сепары.
Пашка отпихнул его подальше.
Через арку они прошли во внутренний двор. Вторая девятиэтажка не имела среднего подъезда. Вместо него был холм из бетонных перекрытий и мусора. Торчала арматура, белела чудом уцелевшая дверь. Наверху провала, с одной стороны, висело кресло, пойманное за колесико петлей провода.
- Здесь вашими солдатами было отнято еще семнадцать жизней, - сказал сепар. - Никто из них не держал в руках оружия.
- Вы врете! - крикнул вдруг рыжий, обсуждавший за завтраком бронежилеты.
- Почему? - как-то устало спросил сепар.
- Потому что мы не воюем с мирным населением. Это все знают. Мы бомбим сепаратистов и террористов! Слава Укра╖н╕!
Его поддержали, но нестройно и неуверенно. Пашка и вовсе шлепнул губами и замолк. Действительно ли слава?
Сепар кивнул.
- Хорошо. Пошли дальше.
Через усыпанную щепками и осколками бетона детскую площадку он повел их мимо гнутых газонных оградок, мимо одинокого крестика, скрученного из двух веточек, мимо перевернутых скамеек к просвету между домами.
Солнце, холодное, весеннее, плеснуло навстречу не греющим золотом. Затем оно протаяло, открыв Пашкиным глазам насыпь строительного мусора, стиснутую остатками стен. Мусор настолько слежался, что разобрать, где в нем что, было уже невозможно.
Сепар остановился.
- Раньше здесь был дом, - сказал он. - Четыре подъезда по тридцать шесть квартир. Сорок семь человек, не выехавших, не успевших спрятаться и, видимо, уверенных, что по ним стрелять не будут. Шесть детей, одному не было и годика.
Семка толкнул Пашку плечом.
- Брешет!
На насыпь взбежала лохматая собачонка и залаяла на экскурсантов. Краснела воткнутая между кирпичами гвоздичка.
- А мы стоим под Киевом, но нет, не лупим по кварталам, - сказал сепар словно бы самому себе, - хотя и очень хочется. Все, экскурсия окончена. Вас ждет обед и кино.
- А что за кино? - спросил кто-то.
- Полезное.
- Мейд ин Новороссия?
- Мейд ин Украина. Вам понравится.
На обед был наваристый, мясной борщ и рис с котлетами. Семка уплетал за обе щеки. Пашка больше смотрел на плакаты и на пристроившегося в уголке сепара. Сепар пил кофе вприкуску с сушкой. Девчонка-повариха принесла ему второе, но он мотнул головой, отказываясь. По оголившемуся предплечью у него, оказывается, шел шрам. Извилистый и длинный.
Это наши его, подумал Пашка.
От мамкиного звонка он вздрогнул, захотелось почему-то спрятаться под стол.
- Синку, ти квиток не втратив? - спросила мамка.
- Ни.
- Бережи. Грицько з екскурс╕╖ ковбаси ╕ шоколаду прив╕з п'ять к╕лограм, йому з того кв╕тку видали. Зрозум╕в?
- Зрозум╕в. Все, у нас к╕но зараз.
- Ось сепаратисти проклят╕!
Мамка не успела обругать донбасских - Пашка отключился.
На кино их собрали в одном из классов. Часть парт была новая, а часть - старая. Они расселись. Сепар опустил перед классной доской полотно экрана. Затем прошел перед окнами, запахивая шторы, убирая дневной свет.
- Здравствуйте, дядь Вова.
Мальчишка лет пятнадцати, коротко стриженный, неулыбчивый, притащил в класс проектор, поставил в проходе фанерную конторку, протянул провод, включил. Яркий световой прямоугольник заполнил весь экран.
Кто-то тут же заполз "рожками" из двух пальцев под лампу.
- А это боевик будет? - спросил Семка.
Сепар посмотрел на него остановившимися глазами.
- Кому-то и боевик.
- Дядь Вова, - обернулся от проектора мальчишка, - можно я не буду снова?
В его голосе прорезались жалобные нотки.
- Хорошо, - отозвался сепар. - Только покажи мне, как тут... какие кнопки... Я же не бум-бум в мирной технике.
- Тут просто...
На экране застыла непонятная картинка, затем резкость ее поменялась, очертился человек, бегущий сквозь пламя.
- Все, ага, понял, - сказал сепар мальчишке. - Ну, ты давай.
Мальчишка вышел. Свет потух. У Пашки почему-то екнуло сердце.
- Кому станет плохо, может выползти в коридор, - предупредил сепар.
Кто-то недоверчиво фыркнул слева.
Затем началось кино. Это были жестокие, не приукрашенные кадры, документальные хроники послемайданной Украины, спрессованные в минуты.
Стало тихо.
Киев. Одесса второго мая. Девочки, разливающие бензин в бутылки. Ор толпы. Маски, цепи, рюкзаки. Огонь. Море огня. Прыжок из окна. Добивай, добивай, суку! Господи, что вы делаете? Остановитесь! Безумные, бессмысленные глаза. Смерть ворочается в человеческом море, подминая отдельные фигурки. Полотно лопаты вонзается в ногу. Выстрелы. Снова огонь. Взмах руки. Ах, полетела! Колорад, гори! Колорад, гори!
Ще не вмерла Укра╖на!
На колени! Просите прощения у людей! Вы не "Беркут", вы - убийцы! Хто не скаче - той москаль! Хто не скаче - той москаль! Безумие топит площади и скачет, скачет, скачет. Трупы лежат там и здесь, обгорелые, убитые, оставленные без помощи и участия. Кровь сворачивается на мостовых, память вглядывается седой старушкой.
Ватники! Все вы ватники! Убить, убить, убить!
Га-а, небесная сотня! Га-а, Укра╖на понад усе! Марш-марш, правой-левой. Территориальные батальоны, бойцы национальной гвардии, добровольцы и патриоты, не дадим топтать ворогу р╕дну укра╖ну! Смерть замурзаним шахтарям! Только мова! Только Украина!
Женщина лежит, обнимая ребенка. Бедро рассечено. Видны мясо и кость.
Дымки разрывов. Вздрагивает, покачивается земля. Бегут, неловко горбясь, люди. Летят щепки. Стреляй! Стреляй, это не люди - это сепаратисты!
Грохот перемалывающих асфальт гусениц. Трясется небо, прошиваемое очередью зенитной установки. Клубится пыль, укрывая лежащих рыжим саваном. Плачет ребенок, в плече застряла щепка. Звенит стекло.
Пашка забыл, как дышать. Ему выстрелили в сердце, и он умер.
Его Украина выглядывала из окопов молодыми голодными солдатиками, нетрезво покачивалась на ногах бойцами "Правого сектора", тяжело блевала, мочилась, заряжала "грады", стреляла по своим, не забывая вещать о мире жадным до смерти ртом, таращилась мертвыми глазами, грабила и жгла.
